Аристотель – философ изящных, извращенных, слегка хаотичных решений, к которым он вынужден прибегать, чтобы поддерживать свое стремление сказать что-нибудь здравомысленное обо всем, а потом уже искать в этом систематичность – постоянно критикуется теоретиками, которые натыкаются на его рассуждения, видимо, в ожидании четких и ясных систем, в поисках которых они забираются так глубоко, и оказываются разочарованы первыми же образами, которые он предлагает для обсуждения.
Симондон утверждает, что критикует то, что он считает аристотелевской парадигмой материи и формы. Отказываясь от этого примитивного, как он считает, разделения внутри вещи, он красочно рассказывает о том, какие только события в вещах не происходят и что с ними их производители делают. Там где, по его мнению, у Аристотеля были только дерево и форма стола, и где форма стола формировала из дерева стол, он пытается воссоздать их сложное взаимодействие в процессе создания и существования вещи, который он называет "индивидуацией".
Навязав Аристотелю это упрощенное понимание – материи не как отрицания, но как конкретной пассивности – он, в виде критики, лишь зарывается в него еще глубже. В своих описаниях, настаивающих на "молекулярном уровне", и привлекающих такие дополнительные понятия из физики, как энергия и порядок или информация, он остается на том самом слишком конкретном уровне, уйти от которого удалось уже самому Аристотелю. Он не спрашивает о сути разделения материи и формы, а просто добавляет к нему дополнительные элементы, тем самым его лишь усугубляя.
Вопрос об "индивидуации" возникает здесь, как вопрос о самом существовании вещи. Действительно, в его кишащей энергиями и взаимодействиями картине сам тот факт, что мы легко проводим между вещами границы, легко отличаем их друг от друга, и знаем, где проходит граница между столом и полом, должен вызывать удивление. "Индивидуация" дает название этому противоречивому процессу обособленного-но-не-совсем существования вещей, не предлагая ему никакого объяснения; она ссылается на порядок и информацию как на что-то появляющееся само по себе – или, порой, приходящее в пассивную материю от активной формы. Постоянное и активное движение на молекулярном, "материальном" уровне, на котором настаивает Симондон, эта вечно движущаяся масса превращается каким-то необъяснимым образом в спокойный, упорядоченный, дискретный мир технических аппаратов.