Бывает, о материи думают, как о, скажем, древесине, или даже о каких-нибудь атомах: материализм получается тогда, если все про атомы, и из них, как из лего, все собирается. Сейчас вот говорят не про атомы, а про элементарные частицы – я не уверен, что про них эта метафора все еще работает, но об этом сложно спорить. У меня вопрос другой – то есть, выходит, мы выбрали какую-то форму (пусть то молекула, или атом, или частица), и объявили именно ее материей? Тогда выходит, это просто какой-то произвольный выбор абстракции, которую мы считаем фундаментальной.
Из-за этого назойливого образа – мол, материя это когда древесина – часто трудно заметить, что Аристотель на самом деле интересного про материю говорит. А он говорит про материю, что та есть нечто неопределенное, что определяется она только через какую-то форму, и что выявляется лишь через этой формы отрицание. Другими словами – нет никакой определенной самой по себе материи, и каждый раз, когда мы что-то конкретное говорим о материи, мы уже имеем в виду ее в какой-то форме, и говорим, таким образом, уже не о ней. Разговор о древесине или об атомах это не разговор о материи как таковой, а разговор о неких формах. Физика элементарных частиц это физика, которая пытается описать все через форму элементарных частиц. Ее материализм заключается не в специфике абстракций, а в научном методе, с которым она их изучает.
Все, что мы распознаем как нечто определенное, уже имеет, таким образом, для нас некоторую форму. Мы живем себе спокойно в мире определенных и более-менее понятных форм. С материей мы сталкиваемся, в первую очередь, когда в этой картине что-то начинает идти не так. Материя нам чаще всего известна, как поломка. То, что нам казалось определенной формой, ломается или распадается, встречаются какие-то проблемы или баги. Ножка стола отламывается и на нас угрожающе нацеливается древесина всеми своими будущими опилками.
Ремесленник работает с материалом в том смысле, что он постоянно работает с его сопротивлением. (Сопротивление материи постоянно подчеркивал Гегель, который у Аристотеля это описываемое мною ее понимание и вычленил). Он хотел бы каким-то конкретным образом брусок обрезать, но волокна в нем идут по-другому – вот эта встреча и столкнула его с материей. Но бывает и ровно наоборот. Ремесленник хотел из куска дерева выпилить прекрасный, следующий всем волокнам стол, который в нем, как сказал бы Микеланджело, был заключен – стол идеальной формы, согласующейся с формой имеющейся у него древесины. Но материальные условия его труда, в форме начальника, сказали ему выпиливать не стол, а стул.
Другими словами: с вещью случилось нечто – поломка, неудача, обманутые ожидания – и именно это событие разделяет вещь на форму и материю. Материальность утонувшего в ванной телефона – его не готовые к воде микросхемы; материальность телефона, чьи зашифрованные внутренности легко читает ФБР – в политических условиях его производства; материальность телефона, на который мне не хватает денег – в материальной ситуации товарного фетишизма; материальность телефона, на который позвонили частные сыщики, чтобы хитростью выманить у его носителя секрет – в социальных отношениях, доступом к которым он является.
Чтобы что-то нарисовать, неопытных учат не думать о том, что именно ты рисуешь – отрицать форму. Или вот, "хакер" это человек, который умеет не думать о том, что ему обещает форма, переинтерпретировать ее на ходу, искать способы ее увидеть по-другому, через какую-нибудь материю – набор вариантов которой ему известен из опыта и не ограничен какими-то конкретными формами.
Материальность вещи не сводится к тому, что меньше ее или из чего она состоит, но относится и к тому, в каком мире она существует, как и где она была произведена и зачем, в какого рода отношения она вписана. Любое слишком конкретное понимание материи упускает эти вещи, и, выбрав совершенно произвольную форму в качестве "окончательной материи", натыкается на абсурдные проблемы. Так мозг, концептуально вырванный из материальности тела, лишенный материальных воздействий в ходе собственного роста, процесса взросления всего организма, конкретики органов чувств и т.д., сводится к "набору молекул" или "клеток", среди которых почему-то должно "самозародиться", скажем, сознание. Это проблема, вызванная не сложностью происходящего, а произвольностью выбора того, что считают материей.