Когда мы занимаемся теорией, наукой, мы ищем лучшего теоретического выражения. То, что, например, в физике есть две огромных теории, которые не выходит легко связать между собой, это для физиков большая теоретическая проблема, а не просто изящный момент трагедии человеческого языка, не способного достичь истину. И это очень важно для теории и для науки, они не могут от этого стремления просто взять и отказаться. Никто не ищет теории, которая работает только иногда; новая теория ищет, что ей делать со старой, а не просто говорит “Ну, это просто слегка разные подходы”. Даже там, где эта проблема решается при помощи понятия типа сверхдетерминации – в литературоведении, психоанализе или материалистических теориях общества, вопрос о синтезе всех находимых причин, как и соответствующий вопрос о том, как что-то сверхдетерминированное может поменяться, не ставиться не может.

Практика всегда угрожает найти что-то, что противоречит теории. Она работает с материей – которая есть не более, чем сопротивление форме, чем момент ошибки теории. Теория может попробовать защититься от этого, отказавшись от самой возможности практику структурировать. Другими словами, такая теория прямо заявляет "На практике может случиться все, что угодно – давайте искать способы говорить обо всём". Требование фальсифицируемости, которое сразу запрещает этот подход, будет, конечно, слишком строгим для многих важных теорий, особенно тех, что вынуждены теоретизировать свою собственную практику. Но это все равно не значит, что такая открытость ко всему – адекватный теоретический подход. Необобщающая теория это не более, чем попытка не практиковать теорию.

Такие теории иногда называют себя "феноменологиями", отсылая к определенной традиции, связанной с Гуссерлем. Действительно, его и его многочисленных учеников занимали именно подобные проблемы – изучения феноменов без приписывания им структуры. Но мы видим, что их феноменология вовсе не сводилась к простому и бесконечному перечислению феноменов. Наоборот, проблема невозможности такого рода обобщающей структуры являлась для них принципиальным вопросом, а не просто самоограничением. Отвечая на этот вопрос, феноменологи открывают свои самые интересные понятия – такие, как взгляд у Мерло-Понти или фундаментальная онтология Хайдеггера. Этими способами они пытаются определить что-то вроде структур невозможности структуры, или онтологии невозможности онтологии.

Симондон в поисках возможности теории технологии ставит именно проблему: нет смысла обобщать и классифицировать технологию. Он отказывается ее решать, и просто предлагает заняться "феноменологией технологии". Да, он прав – абсурдно обобщать технологию по позитивным характеристикам, делить технологии, в духе Борхеса, на красные, электрические, произведенные в Калифорнии. Но это не значит, что теория на этом заканчивается. Невозможность теории технологии, построенной на ее позитивных свойствах, указывает на то, что изучать технологию нужно через ее негативность.